ПРАВОСЛАВНАЯ ПРОЗА

   В серый пасмурный вечер она бежала по улице полупустого города, придерживая спадающий с плеч тяжелый платок. Казалось, этому платку было не меньше двухсот лет, таким изношенным, старым и затертым он выглядел, будто из сундука приданого  прабабушки. Именно  такие носили женщины из бедного сословия в деревнях, пытаясь скрыться от осеннего промозглого ветра и ненастной погоды. Обветшалые башмаки ее скрипели от каждого соприкосновения ног с землей, словно были изготовлены из какого-то неподходящего для этого материала. Седые волосы, собранные в незамысловатый пучок на затылке, растрепались и  били ей по глазам и лицу всякий раз, как она выбегала на проспект или улицу, чтобы пересечь их, и сильные порывы ветра, обрушивались на нее из-за высоких деревьев с каким-то особенным негодованием. 

    Раздался звон церковных колоколов. Выбежавшая  из какой-то подворотни толпа юнцов  с диким улюлюканьем понеслась в сторону спешившей куда-то женщины. Один из дерзких уличных мальчишек бросил ей камень в спину. Гул раздался внутри ее тела, и боль прокатилась чудовищной волной по организму. Она остановилась и слегка пригнулась к земле, пытаясь молча, без стонов, перенести эту резкую, жгучую боль. 

-Смотри, бездомная нищенка в рубище, по городу шатается! - бросил хулиган ей вслед, подбирая с земли другой камень. 

    Женщина с благообразным, светлым лицом  обернулась. Посмотрела на мальчишек окруживших ее сзади и промолвила:

-Благослови Господи, Никита!  Благослови, Господи!

     Один из мальчишек, дернул за рукав замешкавшегося «главного» и недоуменно сказал:  

-Она назвала твое имя, Ник!

-Сумасшедшая! - закричал ей вслед Никита каким-то неистовым голосом, - еще и имена умеет угадывать. И снова страшная боль прокатилась от удара камня по всей спине у женщины. На сей раз в нее бросил камень приятель Никиты, удивившейся тому, что незнакомка в лохмотьях знает имя их «главаря».

    Раздался снова колокольный звон. Женщина, едва сдерживая стон от боли опустилась на колени и сделала земной поклон в сторону церкви, откуда доносился прекрасный, звучный гул мощных колоколов, собирающих верующих людей на вечернюю службу.

      Женщина виновато прошептала:

-Прости, Господи, не успела…

        Когда уличные злодеи разбежались, к несчастной подошел  прохожий в элегантной шляпе.

-Я видел, как вас оскорбили те мальчишки, давайте вашу руку, я помогу вам встать! - сказал интеллигентной наружности мужчина, - как вас зовут?!

-Андрей Петрович! – сказала женщина и уставилась на него.

    Мужчина оторопел и слегка отшатнулся от такого внезапно-странного ответа. Его самого звали Андрей Петрович! Не могло же быть такое совпадение при таких странных обстоятельствах притом, что перед ним явно была женщина, а не мужчина. Имя-то она назвала мужское!

-Сумасшедшая,- промелькнуло у него в голове, и он сморщился от этой мысли.

-Я не сумасшедшая, Андрей Петрович! Вас же Андрей Петрович зовут?! -  промолвила незнакомка, не подавшая руки и все еще стоявшая на коленях у дороги. 

-Да,- сдавленно ответил мужчина, и, казалось, основательно потерял дар речи.

-Ваша жена, Мария, вернулась, идите же скорей домой. Она ждет вас и любит. Вы должны непременно ее увидеть…

-Но… а…откуда вы знаете мое имя… и имя моей бывшей жены… мы разве с вами знакомы? – спросил дрожащим голосом Андрей Петрович, умоляюще и с ужасом взглянув на нее.

      Благообразная старушка едва улыбнулась, прикрыв на мгновение веки. 

-Все мы друг друга знаем,- ответила она ему, с трудом поднимаясь с земли.

-Но как ваше имя, я не могу припомнить?- встревожено воскликнул мужчина.

-Мое имя известно Богу и для людей мало что значит, уважаемый человек. Поспешите домой, Андрей Петрович, ваша супруга должна вам рассказать что-то очень важное, - ответила старушка.

-Спасибо, матушка, -  закричал Андрей Петрович, и, не смотря на сильный ветер, снова как ураган обрушившийся в эту минуту на людей,  побежал в сторону своего дома…

-Благослови, Господи, - едва слышно промолвила старушка. А тебя еще и родной сын  ждет дома, которого ты не знаешь, Андрей Петрович. Но мужчина уже не мог услышать этих ее слов, так как он спешил проверить то, что сказала ему удивительная старушка в этот странный, непогожий вечер и со всех ног бежал домой. Ведь много лет назад его жена действительно пропала без вести и он годами, мучимый мыслью о предательстве, сокрушался о том, как внезапно разрушилась его жизнь и семейная идиллия. Сколько боли и позора он пережил за все это время.

   Старушка продолжила свой путь к храму. Но теперь у нее болела спина и она уже не могла бежать, а, только прихрамывая идти. Боль отдавала даже в правой ноге. 

    Видя как тяжело было идти бедной женщине, молодая девушка из сквера  решила ее поддержать. Она очень удивилась тому, что мужчина, подходивший к ней, видимо, с той же целью, чтобы помочь, вдруг резко побежал в противоположном от женщины направлении. 

-Возьмите меня под руку, матушка,- сказала она, незаметно подойдя сзади к старушке, - вам будет легче идти.

-Скоро так своего мужа под руку возьмешь, милая,- ответила добрым тоном старушка.

-Но я…,- замешкалась девушка, -  у меня нет…

-Завтра познакомишься. 

-С кем?

-С будущим мужем!

-Это что? Вы шутите, матушка. Я из бедной семьи, и замуж совсем не собираюсь. Да и нет желания никакого. А завтра… завтра приезжает мой брат. Вы что-то путаете…

-Твой брат не приедет. А приедет его лучший друг сообщить вам трагическую новость о нем. Этот человек и будет твоим мужем.

От таких неожиданных слов девушка упала в ноги женщине и заплакала. 

-Что это? Кто вы, что говорите мне такие вещи?

-Я – всего лишь грешная раба Божья…- Встань, милая.

-Я больше не увижу своего брата? Он погиб?

-У Бога все живы, детка. Он – Владыка двух миров видимого и невидимого. 

-О Боже!- закрыла лицо руками девушка и зарыдала,- о Боже!

-Успокойся, Саша!

      Девушка притихла и медленно подняла заплаканное лицо, пытаясь разглядеть в старушке провидицу или сумасшедшую.

-Вы и имя мое знаете?

-Знаю, милая. Царское имя…

-Но как вы узнали?

-Я просто знаю, детка…

После этих слов старушка побрела своей дорогой, а девушка, поглощенная тяжелыми раздумьями о предсказанном будущем поплелась к скамейке, не в силах идти дальше и даже помочь женщине, как она собиралась… Буря поднялась в ее душе и разуме: муж, брат, старушка… Правда это или нет? Явь или сон? Дурной знак или повеление с небес…

-Благослови тебя, Господи,- сказала ей вслед женщина, накидывая свой ветхий платок на голову.- Ох и ветер разбушевался сегодня. 

   

     На следующий день после литургии старица помогала по храму. Иисусову молитву она тихо напевала себе, пытаясь быть незаметной для прихожан. Спина совсем не болела. Да и как она будет болеть, эта тленная спина, если только что она выстояла службу перед Невидимым, Нетленным Богом. С каждым вдохом благословенного ладана она чувствовала себя лучше. Господь укрепил ее кости. 

    Никто не знал как ее зовут, но многие знали в лицо и звали к себе, как желанного и высокого гостя. Однако, старушка раздавала только благословения и поклоны людям, уклоняясь от всякого общения. 

    Однажды, она вошла в дом к одному торговцу, чтобы утолить жажду. Она была всегда словно странница, в оборванных, изношенных одеждах, с виду неприглядных, и с четками в руках. После того, как она покинула дом торговца, дела его словно по какому-то волшебству пошли в гору. Он стал таким состоятельным, что многие его друзья подозревали его в том, что он вступил в сговор с самим дьяволом, так баснословно он разбогател в короткие сроки. Однако в лицо ему никто не мог этого сказать, поскольку власть его также распространилась везде по городу, и можно было только шептаться по закоулкам на эту тему. Больше – ничего. Сам хозяин своих сокровищ и владений связывал это именно с присутствием в его доме благодатной старицы. Он отнесся к ней как сын к матери, поскольку рано потерял своих собственных родителей, и долго не хотел отпускать ее из дома… И старушка, чтобы продолжить свой путь трижды его благословила. После чего, он отпустил ее со спокойным сердцем.   После этого случая многие торговцы сами стали зазывать ее к себе, чтобы на примере этого человека также обогатиться за счет благословений благодатной старицы. Она же поняв это, стала намеренно избегать шумные кварталы с их магазинами и лавками.  Из-за этих торговцев ее привычный путь храму претерпел колоссальные изменения и в несколько раз увеличился… 

       Некоторые говорили, что она юродивая, отшельница. По ночам таскает кирпичи, помогая строителям достроить какой-то храм. Но многие и отрицали это, видя старушку всегда в одних и тех же лохмотьях и с пустыми руками. У нее никогда ничего с собой не было, ни сумки, ни котомки. Только старые, потертые, коричневые четки.  Никто не знал, где она живет или ночует. Она появлялась также внезапно, как и исчезала. Словно она была под покровом некой тайны. 

      Мальчишки, что побили ее камнями, считали ее беглой преступницей и желали посрамить, разоблачить перед всем народом. 

-Недостойная, грязная, сумасшедшая, убожество,- стали они окрикивать, едва увидев ее.  

Старушка кланялась и отвечала:

-Благослови, Господи. Часто называя имена тех, кто ей кричал ей вслед проклятия  и оскорбительные слова. 

    Так от уличных негодяев женщина несколько раз терпела грозные «обстрелы» камнями. Однажды, один попал ей в голову и она упала без сознания. Обидчики разбежались, торжествуя. Они считали, что поразили беглую преступницу и очистили общество от шарлатанки и проходимки. Кто-то все же помог ей встать и уйти в тот день. 

    Однако это стало роковым для нее событием. Несколько дней она не появлялась в своем маленьком уютном храме, где уже все привыкли наблюдать ее хрупкую фигурку на коленях перед алтарем или зажигающую свечку перед иконой Богородицы.  Те, кто привык ее видеть, не знали что думать. Ведь она была уже старенькая, могла слечь от болезни и надолго… Возможно ей требовалась помощь… Но как помочь?

   По стечению обстоятельств в это же время пропал и Никита, главный уличный обидчик города, который всегда обижал женщину вместе с друзьями. Семья стала разыскивать его, но все было тщетно. Днем его искали друзья, ночью – родители. Последние обходили с фонарем все закоулки и уже не надеялись встретить его живым. Набожная мать просила: «Господи, хоть бы тело его найти и похоронить!» Но отец не хотел верить в гибель своего пусть и непутевого сына и твердой поступью шагал вперед, в своих ночных, безнадежных поисках. 

    Однажды, отец с матерью решили поискать сына в районе старых, заброшенных домов. Полуразрушенный двухэтажный  дом в ночной тишине выглядел устрашающе. Разбитые окна казались пустыми глазницами огромного черепа. Но где-то в глубине дома огонек. Будто от маленькой, тонкой свечи.  Отец осторожно вошел внутрь захламленного дома, помог пробраться жене в это жуткое место и они тихо направились по направлению к едва заметному огоньку. Миновав три заброшенные комнаты с оторванными дверями, они попали в коридор из которого увидели, что в соседней комнате перед свечой на коленях кто-то стоит. Они поспешили туда и, войдя, замерли. 

  Перед ними на коленях стоял их пропавший сын-хулиган и молился над чьим-то телом, покрытым рваным старым платком.  Кругом валялись скомканные бумажки, клочки газеты, листы… Стены были исписаны какими-то именами, где-то нацарапаны…  Мужчина в ужасе опустился на колени, а мать хулигана, словно вкопанная не могла сдвинуться с места. Что это?

   Юноша так отчаянно молился, что совершенно не заметил непрошеных гостей. Слезы словно кипяток обжигали его юные щеки. Сердце рвалось из груди. Юноша читал молитвы вполголоса почти скороговоркой, ничего не замечая вокруг.

Отец вымолвил:

-Ник!

Юноша не расслышал обращение. Мыслями он был далеко от этого старого, заброшенного здания.

-Ник, кто это? - повторил отец едва слышным голосом. 

   Под платком виднелось светлое лицо почившей женщины, которое словно сияло под дырами покрывавшего его рубища. 

    Юноша вздрогнул, и едва увидев отца, бросился ему в ноги.

-Отец! Что я натворил!...Это Святая… которая молилась за весь наш город, за каждого поименно… А я ее погубил…

    Мать юноши почувствовала, что силы ее покидают и она с грохотом упала на пол, в пыльный ворох исписанных разными именами газет. 

-Прости отец. Я выслеживал старушку, забрасывал ее камнями, думая, что она беглая преступница и что-то замышляет недоброе. Ведь она ходила по городу в таком рубище. Найдя ее здесь раненую от моего удара камнем в голову, я решил узнать достоверно кто она. Она была едва живая. Я стал приносить ей воду и еду, выхаживать.  Но она совсем не говорила со мной. Я подумал, что эти имена – списки ее жертв… Но сегодня, - Никита нервно сжал кулак, - когда она умерла, я понял, что она – Святая... Она знала имена всех жителей города и украдкой молилась о нас всех… Единственной ее фразой ко всем, даже обидчикам была: «Благослови, Господи!» Юноша разжал дрожащую ладонь и с сокрушением сердца поцеловал потертые, коричневые четки. 

 

                                                                                                                                    Инна Горда 

 

                                 Здравствуй, Матронушка!

 

 

                   

 

    Златовласый Никита игрался с пышными волосами матери, склоненной у его маленьких ножек и завязывающей ему шнурки на милых, почти крошечных ботинках. Молодая мама  почти всегда это делала сама, заботливо усаживая сына перед собой,  и как будто  что-то «нашептывала в обувь».

-Мамочка! Ты разговариваешь с моими ботинками?- однажды резво спросил мальчик.

-Нет, сынок, я благословляю твои ножки, чтобы они учились ходить! – ответила мама.

-А зачем?! – поинтересовался ребенок.  – Мне нравится, что меня все носят на руках: ты, папа и дядя…

 -Просто твои ножки особенные и пока они не хотят трудиться, вот я вежливо и прошу их…

    Пятилетний Никита еще не знал, что с рождения он был обречен на инвалидное кресло. Заботливые и любящие родители его всячески оберегали от понимания грозной действительности и с каждым днем все более унывали от непонимания, как дальше жить. Ведь не всю же жизнь носить его на руках, как Царевича?! Пока он маленький, он думает, что так положено детям, чтобы их всегда носили на руках, но что будет, когда ему будет семь лет, десять? Когда выяснится, что мальчик изначально был нездоров, а они, родители, так долго утаивали это от него. Как воспримет этот факт Никита? Ведь он такой талантливый, юный гений Скульптуры. Его работы уже давно занимают умы видных критиков Искусства, Ваяния и Зодчества. Многие работы побывали на выставках и конкурсах детского творчества, где были отмечены жюри высокими отзывами, оценками и призами. «Его будущее в его руках», - восторженно говорили многие эксперты родителям, крутя в руках очередной шедевр из глины  маленького творца. «Но не в ногах!» - проносилось в голове матери, отчаявшейся ждать чуда. Ни у кого среди близких в семье Никиты не было такого недуга от рождения, поэтому все ждали, когда организм мальчика «проснется»,  и он станет обычным, проказливым  ребенком, часами бегающим во дворе с друзьями…  Но друзей у мальчика не было, кроме его прекрасных фигур и статуэток, все свое время он посвящал работе над скульптурами к очередному конкурсу и размышлениям. Его детское сознание словно готовилось к чему-то, что ему неминуемо предстояло узнать о себе. Что это могло быть,  он не знал, но его давно уже смущало, что у него нет друзей среди детей, и что его постоянно носят на руках.

     Иногда мальчик трогал свои ноги, и думал о том, почему они не хотят ходить? Даже мама уже просит их, наверное,  время пришло, - переживал Никита и терялся в догадках.

     Мать с отцом каждый вечер, уложив ребенка спать, говорили друг с другом на эту тему. Ни один и них не решался сказать мальчику правду, ведь он привык быть первым. Возможно, он думает, что благодаря его победам и скульптурам его и носят на руках, как гения… Что, так лучше пока…

Правда казалась родителям слишком горькой, чтобы сообщить ее своему ангелу, который творит своим маленькими руками чудеса из глины. В его руках столько силы и энергии, а в ножках совсем – нет, - не укладывалось у родителей.  Насколько долго можно держать ребенка в неведении? Ведь это касается его будущей жизни?

    Однажды Георгий Павлович, статный папа Никиты сказал своей любимой жене Елене:

-Наша миссия добра не выполнима, милая. Мы должны рассказать нашему мальчику всю горькую правду о том, что он никогда не сможет ходить. Так будет справедливо, по крайней мере. Нам тоже станет спокойней. Ведь столько лет мы ограждаем его от нормальной жизни, говорим ему ложь… Бесконечно это продолжаться не может. Мне больно видеть доверие сына в глазах и осознавать, что каждую минуту я ему лгу…

-Но почему?- взмолилась Елена, сжимая в руках игрушку Никиты, которую он сшил из ненужных, старых лоскутков ткани… Может  быть,  он будет ходить! Я верю в это, мой массаж, любовь и вера помогут. Я прошу его ножки каждый день. Милый, я хочу, чтобы он сам начал ходить … Разве вера матери и забота так мало значат?...

-Врачи давно подтвердили худший диагноз. К чему этот бесплотный самообман? И вера здесь не причем. Это просто твое горячее материнское  желание. Уже пора нам смириться, что наш ребенок не такой как все. Он – инвалид.

-Он – гений!

-Пусть так. Но он не может ходить, значит, жизнь его всегда будет особой. Пока есть мы и заботимся о нем, ему не о чем волноваться и даже знать это. Но ведь скоро он вырастет?

    Елена Викторовна, не выдержав слов мужа, выбежала из комнаты и помчалась в парк, который был недалеко от дома. Пруд, возле которого всегда гуляло много матерей с колясками, вдохновлял ее. Она не могла поверить в то, что так несправедливо судьба отнеслась к ней, подарив больного ребенка, неполноценного, хоть и талантливого. Ей было горько осознавать, что у всех ее подруг совершенно здоровые, крепкие дети, а ее очаровательный Никита – не может ходить!..

Инвалид-скульптор , - стояло в ее голове,- что за жизнь у моего ребенка будет? В чем я виновата, - корила себя молодая мать. Почему у здоровых родителей родилось такое дитя?..

Женщина села на скамейку у пруда и разрыдалась. Скоро муж расскажет сыну, что тот инвалид, и как она будет смотреть в глаза сыну, который спросит ее:

-Мама, это правда?

Что она скажет ему в тот миг? Лучше бы ей провалиться сквозь землю, чем обречь своего сына словами на горькую жизнь …  А вдруг его детской душой овладеет отчаяние и он перестанет создавать такие прекрасные фигурки? Ведь сейчас он уверен, что все хорошо, он верит в себя и творит! Что будет, когда он узнает, что ему всю жизнь предстоит провести в инвалидном кресле?..

     Женщина сдавила себе виски, едва сдерживая еще более сильный порыв горечи и желания кричать и плакать во весь голос…

-Боже, что будет с моим сыном? – причитала молодая мать, никого не замечая вокруг.

    На другой конец лавочки присела пожилая женщина в платочке на голове. Лицо ее так сияло радостью и каким-то неизреченным светом, что многие восприняли ее почти как видение и проигнорировали. Елена Викторовна закрыла лицо растрепанными волосами и тихо рыдала от безысходности.

Вдруг по спине ее кто-то ласково провел рукой, словно давно умершая бабушка, которую она так любила в детстве. Елена Викторовна судорожно повернулась и увидела удивительную пожилую женщину в платке. Столько доброты и сочувствия она еще не читала ни в одном лице. Старушка сразу же расположила к себе молодую женщину. Она перестала плакать и посмотрела на ту, как на последнюю надежду. Словно старушка должна была сказать ей что-то ценное.

-Не плачь, милая, - сказала она, - все беды на этой земле поправимы.

-Увы, не все,- грустно молвила мать Никиты.

-А ты пробовала молиться Святой Матронушке?

-Кому?

-Во всех своих бедах женщины прибегают к покровительству Святой Матроны Московской или Ксении Блаженной Петербургской?

-Что вы, мы ведь далеко от Москвы и Петербурга живем, мы не знаем  никакой Матроны и Ксении, о которых вы говорите. Простите, - сказала Елена Викторовна и снова закрыла лицо  рукой.

-Поезжай в Москву, в Покровский монастырь, тебе там все скажут,- промолвила старушка.

Мать Никиты повернула голову в сторону женщины, чтобы что-то ответить, но ее уже не было.  Старушка словно исчезла, вызвав у молодой матери чувство удивления и какого-то странного блаженства. В  миг боли, уныния и отчаяния ей вдруг стало так хорошо и светло на душе от слов этой круглолицей, улыбающейся женщины в платочке, что ей стало не по себе. Ведь ситуация осталась прежней, кроме ощущения радостного трепета в груди от этой встречи…

  Елена Викторовна рассказала отцу Никиты все, что с ней приключилось в парке. Задумчивый муж лишь произнес:

-Странно…

 

     Через неделю  шумная, суетливая Москва встретила молодую пару с ребенком на руках очень приветливо. Прохожие с любопытством заглядывались на красивых родителей и очаровательного ребенка, которого они с такой заботой по очереди несли на руках. У многих на лицах читалось:  «Образец счастливого семейства», однако, когда чета с ребенком зашла на территорию Покровского монастыря, стали встречаться другие лица – серьезные, сосредоточенные, просветленные. Огромная очередь у храма не выдавала ничего удивительного. Елена Викторовна ожидала какого-то чуда или знака, что поступила правильно, послушав старушку у пруда,  приехав с Никитой в Москву.  Но никаких знамений пока не происходило. Молодые родители встали в конец очереди, кто-то сунул им книжицу с акафистом. Елена Викторовна отдала Никиту отцу, а сама стала читать текст. Женщина, давшая акафист, одобрительно кивнула головой и растворилась в очереди.  В душе молодой матери стало нарастать то чувство блаженства и духовного торжества, что она испытала в парке, разговаривая с миловидной старушкой. Ее лица она никогда не забудет. Чем-то оно даже напоминало лицо святой, изображенной на иконе, к которой они приехали – Матроны Московской. Елена Викторовна мысленно поклонилась своей благодетельнице в надежде на то, что их поездка не окажется напрасной, ведь она вселила в нее столько веры и новых сил. Хотя рассчитывать, конечно, было не на что. Просто, на все воля Божья, как говорила ее любимая бабушка, когда успокаивала своих внучат от какой-либо случившейся в их жизни несправедливости…  На все воля Божья…

    Поклонившись Святой Матроне Московской, ее мощам, иконе, родители пообещали священнику, с которым подружились, что будут регулярно молиться о своем сыне и смазывать его ножки освященным маслицем.

   Родители Никиты питали уважение к церкви и проникнувшись особой атмосферой монастыря почувствовали, что некое тепло, истинная вера зарождается в их душах. Ведь Никита так проникновенно приникал головой к иконе Блаженной Матроны, гладил  ее по щеке.  Это не могло не поразить молодых, впечатлительных родителей, живущих настроением  своего ребенка.

   Домой, в  родную глубинку Елена и Георгий  вернулись поздно. Мальчик уснул на руках и его с заботой положили на большую родительскую кровать. Чувство душевного подъема и трепета не покидало обоих. Елена отправилась на кухню  заварить вкусный чай с мятой и поделиться с мужем своими чувствами от поездки в столицу. Георгий уже доставал на кухне ароматные плюшки, купленные у монастыря Матроны, и с радостным видом взглянул на жену.

- Я рад, что мы… - начал Георгий с каким-то особым тоном в голосе, приободрившим жену.

 Не успел он договорить мысль, в доме раздался грохот, будто что-то тяжелое и неуклюжее свалилось на пол. Родители замерли в ужасе. На их лицах показались страх и смятение. Что это могло быть в такой поздний час? Никита спит! В доме никого нет!

-Никита??? - осененные одной и той мыслью, родители поспешили в спальню, где оставили спящего ребенка.

   Не замечая встревоженных взрослых, Никита неуклюже ступал то на одну ногу, то на другую, сам не веря своему телу и улыбаясь.  Ребенок, пошатываясь от непривычных движений, подошел к окну,  и трепетно, чуть ли не заваливаясь на бок, кряхтя, встал на дрожащие колени. В руке он держал подаренную в монастыре иконку Матроны Московской, нежно целуя ее.  Именно так вставали люди перед Иконой, на колени, которую он видел  с родителями в Москве.

 

                                                                                                                                    Инна Горда

 

 

                                                           ПАСХАЛЬНОЕ ЯИЧКО

                           

 

                         

 

 

  

-Дорогая, Элоиза! Я – врач, и не могу вам лгать. С таким диагнозом, как у вашей дочери, надежды на выздоровление нет. Если Бог есть, Он отмерит ей максимум две недели, но даже это много, - с горечью промолвил высокий, статный врач молодой матери, похожей на ухоженную аристократку.

   Руки женщины нервно сжали платок с вышитыми фиалками и словно огонь жизни вырвали из ее груди – она в немом отрешении опустила голову и задрожала всем телом… Семь лет, семь лет счастья в обществе милой дочери Эммы от русского мужа Александра. Эта француженка с прусскими корнями совсем одна осталась в России после семейной драмы ее родителей. Любовь к Александру подняла ее на такую высоту, придала такую силу жить в тех условиях, когда нормальный человек уже отказывается сознательно идти дальше вперед, что сейчас этот немыслимый приговор от человека в белом халате, после трагической смерти любимого казался ей кошмаром из кошмаров. То ли явь, то ли жуткий сон, что это было? Что это за ужасные слова, которые должны лишить ее, несчастную иностранку на чужой земле, последней нити, связывающей ее и эту жизнь? Почему после стольких испытаний она должна будет отпустить в небытие дочь – самое любимое и желанное родное создание, прекрасную Эмму, как две капли воды похожую на ее отца – высокого, белокурого, необыкновенно обаятельного капитана-лейтенанта… Ведь она для нее все – жизнь, дыхание, любовь, бытие… А теперь и смерть…

  Это слово с жутким гулом стояло у нее в голове: «смерть» и начало черным ядом растекаться по всем жилам в теле. Элоиза сжала виски и, шатаясь на своих красивых, дорогих туфлях вышла из кабинета главного врача… Деньги теперь не решали ничего. Сумев чудом разбогатеть в чужой стране, она с трудом могла выносить этот гул от слова, противоположного слову «жизнь». Почему? За что? Чем она согрешила перед Создателем, если он есть? Что такого скверного и мерзкого сотворила пред Лицом его, что теперь он так жестоко вырывает из ее рук любимое чадо, единственного близкого человека на земле.

Элоиза расплакалась. Расплакалась так горько и безнадежно, что многие умирающие дети в палатах забеспокоились  том, что же случилось в коридоре больницы, где все так украшено, красиво убрано и снабжено различными игрушками, редкими куклами, дорогими машинами с пультами управления и потрясающими сладостями…

   Медсестра выбежала из кабинета главного врача и проводила женщину в соседний кабинет.

-Успокойтесь, уважаемая, вы должны понимать! – смерти нет,- тихо произнесла она.- Есть порог, через который каждый человек однажды переступает в светлую вечность. Это освобождение и бесконечная Любовь. Вашу дочь призвали к Любви – сами ангелы и Господь Бог. Элоиза продолжала рыдать, и что-то шептать на родном французском…  Ваша дочь – белокурая, голубоглазая, сама как Ангел…

-Боже,- надрывно вырвалось из груди Элоизы, и она с новой безудержной силой разрыдалась…- Моя дочь… Эмма…

Медсестра взяла страдающую женщину за руки и, значительно помолчав, спросила:

-Элоиза, вы в Бога верите? Вы ведь к Нему отпускаете своего ребенка?

-Нет…  не знаю. Может Бог и есть, но про меня он точно давно не помнит. Я знаю людей верующих. Но я - нет. Я – протестантка и давно не хожу в церковь. Мой умерший муж был православным и верил в Бога, а я нет. Я всегда сомневалась. Но он крестил нашу Эмму в православной церкви в России. И я давала на это согласие, мне нравятся ваши храмы, они красивы, в них всегда ощущается спокойствие…

-Простите, Элоиза. Девочка может причаститься и исповедаться в эти последние дни ее жизни. Сегодня в госпитале у нас удивительный старец, отец Амвросий. По его молитвам даже случаются чудеса. Вы не хотите позвать его к дочери?

-Аросий?

-Амвросий! - поправила медсестра.

-Какое странное имя для русских,- промолвила Элоиза. Почему он особенный?

-Особенный молитвенник. Он очень любит детей и всегда молится о наших детках Богу, разговаривает с родителями. У вас же не осталось родителей, мужа… Хотите поговорить с ним?

-О чем? О Боге, который забирает мою единственную дочь? Он Его будет оправдывать?

-Нет. Он поговорит с вами о душе и спасении…

-Я не верю в Бога, я не набожна. Я даже не знаю, где я сейчас: может я сама уже умерла. Тогда вы кто?? … Мне нужно идти к дочери, пустите меня…

-Да, конечно,- промолвила медсестра, взяла под руку Элоизу и повела ее в палату девочки.

   В больничной комнате  девочка уже ждала свою маму. Ласковые голубые глаза так и светились любовью и нежностью – конечно, ведь она дитя такой большой и преданной любви ее родителей. Элоиза вошла в комнату и сразу же бросилась на колени, к ногам дочери.

-Мамочка, ведь я умру скоро, правда? – тонким, грустным голоском спросила девочка.

По душе матери прошелся огненный меч. Медсестра закрыла за собой дверь.  В комнате воцарилась  тишина. Тишина, в которой уже поселилось смирение и упование на высший промысел. Эмма не слышала  слов матери о Боге, но папа всегда водил в ее церковь и она знала некоторые праздники.

-Мама, скоро ведь Пасха у нас! Христос воскреснет! - сказала девочка. – Может и я не умру.

Элоиза поднялась с колен, присела на кровать Эммы и тонким дрожащим голосом сказала:

-Он воскреснет! Заодно и тебя восресит, родная!  Элоиза даже не поняла, что она сказала. Верила ли она в это. Но эти слова невольно сорвались с ее губ.

-Сегодня ночью мне приснился солнечный ангел и он подарил мне прекрасную белую лилию, мама. Я такую видела на иконах Богородицы, когда ходила с папой в храм. Это удивительный цветок.- Девочка немного приподняла голову и закатила глаза. То ли она сдерживала боль, поразившую ее крохотное тело, то ли попыталась припомнить черты лица прекрасного небожителя. Зачем он мне явился? Я чувствую аромат этого цветка, когда засыпаю…

Элоиза собрала всю свою волю и внутренние силы в порыве любви к дочери и промолвила спокойно:

-Это добрый знак, дочка! Небо тебя любит! Поверь мне…

-Да, там уже наш папа, и бабушка с дедушкой…

-Милая, не говори этого…

-Я хочу, чтобы Христос воскресил меня. Он же воскресил девочку в Евангелии, я слышала эту историю в храме, как батюшка рассказывал… Мне очень понравилась эта история. Я ощутила Бога во всей своей душе, когда священник рассказал нам эту притчу… Не помню как звали девочку…

-Я не знаю этого, Эмма… Прости меня…

-Мама, а что я должна буду сказать Богу, когда увижу Его? Ведь я буду одна, без тебя, кто же мне подскажет что делать и как себя вести при встречи с Ним… Я совсем не знаю. Девочка тронула мать за руку и жалобно взглянула на нее. Ангелы разве умеют говорить?

Мать не выдержала слов девочки и выбежала в коридор:

-Сестра Марта, сестра Марта, есть ли еще священник Аросий здесь?

-Амвросий, матушка! Есть. Он сейчас исповедует больную девочку. Попросить его зайти к вам?

-Да, пожалуйста, моя дочь зовет его…

-Хорошо, Элоиза я передам…

   Элоиза вернулась к дочери и, целуя ее лицо, стала рассказывать, как она любила ее отца, своего мужа и как она любит ее, свою дочь. Горячо, пламенно, навечно…

  Старец  робко постучался в дверь, которая слегка приоткрылась. Мать поднялась, вытерла слезы с щек и едва улыбнувшись с бледным видом вышла из больничной комнаты.

Эмма озарилась улыбкой и жестом пригласила к себе батюшку.

-Отче, я не знаю, что сказать Господу, когда предстану перед ним. Как его поприветствовать…

 Отец Амвросий, благолепный старец нежно поглядел на это милое создание.

-Дорогая, Господь смотрит на сердце человека, а не слушает его слова. Ему не нужны наши слова, только светлая, добрая душа, которую Он любит и принимает в свои объятия.

-Я должна буду просто обнять Бога, когда увижу его?

-Да, твои добрые дела будут твоими руками, а Любовь Господа – его руками… Скажи мне, какие ты добрые дела делала… Как-то помогала людям?

-Не знаю, доброе или нет. Больше, нехорошие делала, батюшка. Маму не слушалась и даже грубила. Но не часто. Ведь я ее люблю и уважаю… Один раз, угостила незнакомую бабушку голодную яичком пасхальным. Оно у меня было одно, и я очень хотела себе его оставить. Это друг моего верующего папы дал. Оно мне было дорого, но бабулечка такая голодная была, мне стало так жалко ее, она так бедно была одета, ее кожа на руках была прозрачной-прозрачной…

Священник сжал четки в руке и молитвенно прикрыл глаза. Он всегда носил с собой четки – кому-то для подарка, чаще для себя – своей молитвы о ближних.

-Я дала ей это яичко, ярко желтое с красивым рисунком и она так обрадовалась, так стала благодарить меня, что я чуть не расплакалась, так я была рада за нее. Что ей понравился мой дар. Ведь ничего другого у меня в кармане и не было с собой. Ни монетки, ни даже конфетки…

-Пасха – Великий Праздник! Господь воскресает, открывает врата вечного рая! Веришь ли ты, что войдешь в вечную жизнь со Христом?!

-Я бы очень хотела. И забыть свои плохие дела тоже! Ведь они обижают Бога!

-Господь простил их все, дитя. Ты чиста теперь как ангел. Он положил ей на голову епитрахиль, прочитал молитву и поднес к губам крест и Евангелие.

Эмма благоговейно прикоснулась губами к кресту и бархатной Книге в золотом оформлении. На душе ее стало так легко и светло, что с улыбкой девочка уснула, оставив руку на коленях батюшки. Она трогала пальчиками его рясу, такую черную, гладкую и странную…

-Пасха… Сознание девочки словно отключилось в мгновение и она погрузилась в радостный, светлый сон. Священник тихо вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Мать взглянула не него, но решила остаться посидеть у двери дочери, нежели рядом с ней.

  Так прошло несколько напряженных радостно-печальных дней. Радостных, потому что мать искренне изливала свою любовь дочери, благословляла ее, целуя руки и лицо, прижимала к себе. Печальных, потому что время подходило к концу и тот срок, который озвучил врач накануне страшным сном неопределенности вырисовывался в сознании страдающей матери… Она с ужасом ждала момента, когда уже не увидит раскрытых глаз дочери. Никогда ее пушистые реснички больше не вспорхнут от удивления и восторга…

                                                                                     ***

     

   В огромном особняке раздался телефонный звонок. Элоиза знала, что телефонные звонки сейчас  как зловещий звонок ее предстоящего будущего, потому не сразу поспешила подойти.  Пропустив довольно много вызовов, она робко подошла к аппарату и дрожащей рукой сняла трубку.

-Алло, Элоиза, - промолвил голос врача, - милая Эмма оставила нас сегодня ночью…

Адский кипяток окатил сверху замученную мать. Этот звонок принес  ей смерть. Она потеряла сознание… В трубке прозвучал голос : «Ждем вас в самое ближайшее время для прощания и …»

Элоиза  уже ничего не слышала. Она провалилась в небытие ровно на два дня. Соседский пудель звонким лаем привел ее в чувства, громко царапая входную дверь дома. Соседи получили уведомление из больницы, где скончалась накануне ее маленькая дочь и пришли поддержать Элоизу, но она не открывала. Пудель Дорн разбудил женщину и, с ужасом она поняла, что страшное свершилось. Меч смерти с яростью обрушился на ее жизнь и душу – теперь она в целом мире одна, Эмма покинула ее… Но сколько времени прошло, она не знала… Она помнила: звонок-врач-слова: «оставила» - и мгла, какая-то беспросветная простирающаяся мгла перед глазами… Накинув легкое пальто на домашнее платье, Элоиза помчалась в больницу. С видом мученицы она вбежала на этаж отделения, где последние дни провела ее дочь и села на первое же кресло, трясясь от ужаса и отчаяния. Земля уходила из-под ног женщины. В груди словно все рвалось на части, разрушалось и кровоточило…

  На этаже, где должна была она попрощаться со своей дочерью, словно все с ума сошли, врачи, медсестры, помощники бегали туда-сюда, не замечая ее, будто она призрак.

Топот врачей и их изумленные, громкие  возгласы  начинали давить на состояние разбитой, подавленной  Элоизы.

-Очнулась, ожила, девочка ожила, срочно консилиум, врачей, хирурга…Кто был с ней последние часы? Как это произошло?? Люди бегали, точно на перроне  вслед за последним поездом их жизни… Элоиза растворялась в небытии, боли и страдании. Ее никто не видел… Больше она не хотела существовать…

Однако, она различала слова:

-Ожила, воскресла, очнулась… Как после сна… Никого при ней не было… Факт смерти констатировали, вскрытия еще не было, ожила…

 Упавшую в обморок Элоизу увезли.

Женщина очнулась в комнате с голубой обивкой и повернула голову в сторону окна. На нее смотрели изумленные врачи, с такими глазами, что ей стало не по себе? Откуда ошеломленные лица, радостные и безудержно улыбающиеся… Ведь ее дочь недавно…

-Она ожила,- сказал громким, уверенным почти неземным голосом главный врач, однажды огласивший ей приговор. Ваша дочь Эмма странным образом вернулась к жизни! Она жива, Элоиза!!! Гвалд в кабинете главного врача взорвал все прерывистые мысли матери, бледнеющей от ужаса и смущения. Врачи все наперебой стали утверждать почему такое произошло... Это было чудо. Девочка ожила.

Элоиза, не веря сказанным словам, приподнялась, осмотрелась и рванулась, как неистовая к дочери. В ту палату, где она видела ее в последний раз живой. Рядом с красивой постелью стояли мрачные железные носилки – ее снова положили в ту же кровать, - о, Боже… ресницы ее дрожат, но глаза закрыты…

-Она сейчас бредит, но возвращается к жизни,- сказала сестра Марта, не дождавшись, когда врачи перестанут спорить по поводу случившегося и пришла поддержать ошеломленную мать.

 -Несколько часов назад ваша дочь вернулась к жизни.

Эмма!!! – бросилась к кровати мать. Девочка моя родная. Жизнь моя и любовь, ангел небесный… Женщина разрыдалась и прильнула холодными, бледными губами к слабенькой ручке дочери, которая уже теплела и становилась мягче. - Родная моя…

-Христос Воскресе!!!- вдруг раздался громкий, как с неба, мужской голос. Элоиза и Эмма вздрогнули… Мать обернулась и в ужасе увидела старца. Отца Амвросия, и Эмма едва открыла глаза, бледные почти белые, мутные… Мать и дочь смотрели на светящегося от радости старца, а он улыбался и благословлял их крестом…

-Я… же… была.. у Б-бога, - сказала еле слышно Эмма….

-Боже, - воскликнула мать и медсестра. Девушка в белом халате  перекрестилась и округлила глаза.

-Он ска..зал за… пас-хальное… яичко от-пускает ме-ня к маме….

Отец Амвросий еще раз громко повторил:

-Христос Воскресе!                   

-Воистину Воскресе, - ответила сестра Марта и обжигающие слезы радости покатились по ее щекам…

                                                                                                                                

                                                                                                                                           Инна Горда

 

  

    

                                                                 Телескоп

                                                                                                        

-Боже мой, ты только посмотри, какой удивительный цвет, изящный корпус, удобный штатив!? - громко восторгался Василий, оглядывая вместе с другом свой новый подарок от родителей за отличные успехи в школе – дорогой заграничный телескоп. – Мой отец несколько лет копил на него, - приседая от изумления, молвил Василий. Он стоит целое состояние!!!! Петька, я не верю своим глазам! Чудо случилось!!!! Случилось чудо!!! Я столько лет мечтал именно о таком телескопе, и вот, я вижу этот подарок судьбы у себя в комнате перед своими глазами!!! В этой огромной чудной коробке!!!! И ты – свидетель!!!

-По традиции древних греков, любивших заглядывать в небеса, ты должен громче кричать: «О, боги! Благодать Олимпа посетила меня!!!»,- ехидно ответил второй мальчик.- Да, твои родители Сергей Петрович и Ксения Ильинична просто молодцы! Видно, что они и впрямь не один год копили деньги на такой подарок….

-О, как пахнет! - продолжал, не слушая друга, восторгаться Василий новой оптической техникой. Корпус пахнет чудом, новыми знаниями и неизведанными открытиями, космосом, глубиной, загадкой! Невероятно!!! Я буду изучать космос! Я стану астро-физиком!!!! Я всегда об этом мечтал, Петька! Темное ночное небо, колпак со звездочками, длинный темный халат и куча записей в журналах от наблюдений за небом!!!! Фантастика!!!

   Друг Василия Петр Евсеев, добрый, румяный, светловолосый мальчик, с пятого класса дружил с ним, деля радости и невзгоды нелегкой, но увлекательной жизни гимназистов. Они вместе ходили в один класс местной гуманитарной гимназии, оба имели одинаковые выдающиеся успехи в успеваемости, одинаковые увлечения и взгляды, и почти всегда были рядом в ответственные и важные минуты жизни друг друга.

-Я буду астро-физиком! Я буду астро-физиком! Я подсчитаю длину Млечного Пути, я измерю массы всех комет, узнаю состав всех планет! - приплясывал вокруг нового «друга» Василий! –Да, да, да!!!!! Это чудо! Это чудо! И произошло оно со мной! Сколько лет, сколько лет я мечтал, ой, ой, невозможно сосчитать! Я буду профессором! У меня будет обсерватория, я побываю в космосе. Возможно на Марсе или еще дальше!!!!!!Жизнь ве-ли-ко-леп-на, Петр!!!!!

-Да, Василий,- с азартом глядя на друга и сверкая ясными, голубыми глазами, молвил Петр, нисколько не завидуя подарку друга, но в глубине души радуясь за него так, будто исполнилось и его самое заветное желание. В отличие от Василия, он не мечтал стать  астро-физиком, он все чаще и чаще подумывал о карьере священника, или просто учителя богословия в местной церковно-приходской школе. Философия любви в христианстве давно покорила его душу и даже теперь, когда Васька, его любимый друг, так подпрыгивал вокруг этого одноглазого «Ориона», он, молча, перебирал зерна деревянных четок в кармане, повторяя краткую Иисусову молитву. «Господи, помилуй, меня грешного». Вчера накануне он отобрал у сестры Машки какую-то заветную девчачью тетрадь с сокровенной перепиской, а она, обидевшись не пошла по своей очереди в графике  гулять с собакой, овчаркой Снэпсом, семейным любимцем, которая в отместку за такое отношение к себе, разгрызла новую модную обувь матери и изорвала в клочья ее любимый связанный на заказ шарф. За что, конечно, была серьезно выпорота, и теперь Петр не находил себе места, по праву считая, что вся заваруха произошла исключительно по его вине. 

-Ты не рад за меня,- вдруг резко одернул задумавшегося Петра Василий. Этот «Орион» стоит целое состояние, и ты тоже им сможешь пользоваться вместе со мной! Мы ведь друзья!  Неужели ты не понимаешь, или специально, из «ревности», сидишь с такой скучной физиономией будто тебе опять читает бабушка мораль на тему почему нельзя обижать девчонок?!

При этих словах Петр еще более сконфузился, но, взяв себя в руки, молвил:

-Васек, ты в своем уме?! Я полжизни буду приходить в себя от такого твоего обретения, думая о том, что бы мне могли подарить мои родители, имея такую любовь ко мне, как твои к тебе! Может мне с тобой за компанию на люстре от счастья повиснуть? Тогда ты удостоверишься в искренности моих радостных чувств за тебя?

Василий почесал затылок. 

-На люстре не надо, это святое и неприкосновенное! По части люстр у меня заведует мама и проблемы с ней иметь я не хочу. Она всегда с таким вкусом и тщанием все подбирает в дом, что даже с тобой я не имею права творить такие гадости и расстраивать ее без того слабые нервы, хотя ты знаешь как мне дорога наша дружба, Петрик!…

-Знаю, - ответил Петька,  улыбнулся и совершенно повеселел, - давай лучше смотреть в небо !!! Меня люстры тоже не интересуют!!!

-Давай,- гордо и восторженно подхватил Василий, - это будет первый наш опыт общения с Вселенной!

-О! – вторил, сморщившись, Петька. Это громко сказано!

-Почему громко сказано? – обиженно спросил Василий

-Потому что с Вселенной ты общаешься с первого дня твоего появления на свет, даже раньше, когда ты в виде одной клетки морулы сидел у Ксении Ильиничны в животе!

-Ты тоже в свое время сидел в виде морулы в животе у Ольги Панкратовны, - язвительно  отозвался Василий другу на его замечание

-Я и не отрицаю. Я рано узнал от матери историю своего происхождения и очень рад, что там сидел. Целых девять месяцев.

-Не ври. Ты сам говорил, что десять высидел, пока тебя врачи насильно не вытащили оттуда! Того гляди и все одиннадцать бы просидел!

-Было дело, - грустно молвил Петр,- но теория есть теория.

-И Ольга Панкратовна потом месяц лечилась у какого-то известного доктора, от того, что ты не вовремя соизволил выбраться на свет, наглец! Наверное, ногти отпускал в материнской утробе, как девчонка и лентяй! Я себе такого в утробе своей матери не позволял!

-Не говори чушь, я просто вовремя не сориентировался!

-Поэтому тебе никогда не стать асторо-физиком! Комета упадет, а ты спать будешь, вовремя «не сориентировавшись».

-А я и не хочу быть астро-физиком! Ты же знаешь! Мне нет дела до этих железяк с их стеклом и оптикой! Я хочу работать с людьми. Их душами!!!

-Ох! Доктор нашелся!- пробубнел недовольно Василий.

-Не доктор, а священник, - с гордостью произнес Петр, - а ты что же, завидуешь мне?

Василий оторвался от своего телескопа и грозно глянул на друга. Почти смерил его презрительным и циничным взглядом.

-Я? – процедил Василий. Бога вообще нет!

-Есть!- твердо ответил Петр.

-Это дед Панкрат тебя уму-разуму наставляет, сказки про доброго боженьку рассказывает?! Я всегда жалел, что ты, мой лучший друг, не из ученой семьи! Вот у меня отец – математик!

-И атеист!

-Ну и что! А твой дед, деревенщина с опухшим носом, вечно лезет не в свои дела и задает самые глупые и неуместные вопросы!

-Мудрые и глубокие, хотел бы тебя поправить, он Войну прошел, смерти в глаза смотрел….А ты со своим отцом только в мире цифр, теорем и формул живешь!

-Ничего подобного. У меня мать – литератор! И о Достоевском я знаю не меньше, чем он сам знал о себе!

-Я в этом не сомневаюсь. Если бы ты не был умен,  не держал бы сейчас в руках эту штуковину…..

-Да,- с удовольствием подтвердил Василий. Ты как всегда под конец прав! Но только не «в серединке»! Там я – король!

-Переодетый в шута!

-Ты весь в своего дебошира-деда уродился. Поражаюсь, как с его характером ему удалось остаться в живых на Войне и  сейчас продолжать портить молодежь, нацеленную на такое светлое научное будущее…. 

-Да, да, только без Бога никакого светлого будущего не бывает!- отозвался обиженно Петр.

-Прекрати, а то не дам в стеклышко посмотреть!- одернул его Василий.

-А ты уже настроил?

-Да,- шепотом молвил тот,- иди сюда.

Петр, наклонившись, глянул в маленькое отверстие телескопа и чуть не ослеп. Луна, вся в серо-черных пятнах так била своим светом в это маленькое стекло, что казалось невидимым своим излучением пытается вырвать зрачок из пытливого глаза наблюдателя.

-Вот это да! - промолвил Петр. – Какая она огромная! Яркая! И величественная! Висит в небе и гордится сама собой!!!! Вот Бог создал так создал, - восхищенно произнес Петр, осматривая Светило, будто оно было в трех метрах от него….

Василий дерзко взял его за рукав и оттолкнул от телескопа!

-Опять ты про Бога! Замолчи, иначе получишь оплеуху. Весь мой научный настрой рассеиваешь в бреднях Панкрата….Вот старый леший всех с толку сбил, и моего лучшего друга в том числе, оказия!

Петр отошел от телескопа и с печалью посмотрел на Василия.

-А ты думаешь Кто создал эту твою Луну и прочие звезды и светила?

-Я об этом вообще не думаю! Я просто наслаждаюсь лицезрением! Все в результате мощного  атомного взрыва произошло…. Вселенную никто не может создать, кроме как нее самой. Подошел момент и случилось прекрасное: Вселенная родилась…. А каким образом, меня это мало волнует….

-А зря! Если бы ты знал и верил в то, что все Бог создал, ты сейчас себя бы лучше  чувствовал, словно посвященный, открывающий тайны мироздания. А не просто как обычный смертный, глядя через стекляшку и морщась от ослепляющего света непонятно откуда появившейся планеты… 

Не успел эти слова произнести Петр, как по его щеке мощной волной прокатил жгучий жар. Это была рука Василия, не утерпевшего выслушивать «всякие бредни» в такой радостный для него день! Петр, забыв о своих богословских настроениях души так поразился дерзкому поступку друга, что не долго сомневаясь, сам ударил его в ответ по лицу.

   После этого мальчики рьяно схватились друг в друга и повалились на пол, безжалостно мутузя друг друга по всем частям тела, не отдавая приоритет воздержания ни к одному из них.

-Праведничек, нашелся, - вопил, точно зверь Василий, сжимая ладонью губы и нос Петра. Но тот, вырвавшись из цепкой хватки друга закричал: "Атеист несчастный"….

После взаимных упреков хватка и давка усилились. Однако, на шум прибежали родители Петра и с потрясенным видом начали разнимать мальчишек, дравшихся уже по-настоящему, по-мужски, не жалея сил, рук и ног!.

-Позор какой!!!Прекратите сейчас же!!! - взревел Сергей Петрович, снимая очки и грозно потрясывая кулаками в воздухе! Телескоп не поделили? Вас в детский сад обоих надо отправить, товарищи гимназисты!  (На слове «товарищи» отец Василия сделал особый акцент, прошипев букву «щ», словно змея, потревоженная в своем логове)

   Мальчишки с потрепанным видом поднялись с пола, и Петр, не сказав ни слова выбежал на улицу.

После неприятного происшествия они оба демонстративно молчали несколько дней  и даже в классе не подходили друг к другу, удивляя своим поведением сверстников, считавших их уже за братьев.

Каким-то тайным образом в гимназии стало известно о драке и скандале между закадычными друзьями. И не желая портить репутации учебного заведения, ее директор предложил одному из виновников «домашней» потасовки покинуть стены уважаемого учебного заведения, где у его учеников принято умом и логикой доказывать свою правоту, а не кулаками и воплями. 

Петр решил взять ответственность на себя и первым написал заявление об отчислении, попросив не беспокоить расспросами его бывшего друга. Все кончено, так кончено. Зачем лишние разговоры?

Василий совершенно равнодушно отреагировал на уход любимого друга, никак при сверстниках и даже дома не выказывая свою грусть или беспокойство….

   Дружба двух достойных, умных и незаурядных мальчишек прервалась…. Василий был на целый год лишен возможности пользоваться телескопом, так как его родители сочли не справедливым решение Петра уйти из гимназии. Они вообще после ссоры мальчиков хотели избавиться от этой «трубы раздора» каким-нибудь необычным способом, но не могли придумать каким именно?  Василий страшно переживал за своего оптического помощника. Он все еще собирался, вопреки упрекам Петра, стать асторо-физиком, профессором. Пусть не верующим, зато толковым и это обстоятельство, что он не может нормально глядеть в небо, крайне его огорчало и возмущало. Он не мог сказать прямо об этом родителям, так как знал, что они совершенно точно избавятся от ненужной железяки, по их вине испортившей будущую карьеру Петру, другу своего сына, которого они любили и уважали не меньше, чем сам Василий. Они не знали, что Петр мечтал стать священником, а не ученым , поэтому в память о его дружбе с их сыном, решили не отдавать телескоп Василию до поры до времени, думая, что это понравилось бы справедливому сердцу Петра. 

   Петр же, придя домой расстроенный и потрепанный, как кот после дворовой ночной драки, честно рассказал обо всем  родителям и вопреки своим ожиданиям и прогнозам тут же стал героем, «пострадавшим за веру отеческую». Дед Панкрат и вовсе просиял от удовольствия, слушая рассказ внука и поражаясь тому, как он точно усвоил все азы православной веры, которые он ему насаждал с детства. И, видать, не зря. В конце концов, Святитель Николай Мирликийский тоже в свое время влепил затрещину Арию за его ересь….

-Мой внук! - довольно протягивал старик, глядя на икону Божией Матери Влахернской, висящей в углу кухни перед лампадой, и размашисто крестясь перед ней.

Петру также пришлось навсегда забыть о дружбе с Василием, который оказался кремнем в вопросах веры, являющихся сутью его, Петра, жизни. Вспоминая об этом случае, он думал, что на все воля Божья и смирялся, как мог, как наставлял дед. Хотя иногда, простившая его за отобранную девчачью тетрадку сестра Маша, слышала, как ее брат ночью тихо всхлипывает в подушку.

«То ли от того, что друга потерял, то ли оттого, что из любимой гимназии ушел,- думала она и тревожно засыпала, предавая свое волнение за брата  воле Божией. 

        Прошло несколько лет.

 Петр окончил школу, давно забыл свою ссору и расставание с другом,  возмужал телом, духовно окреп. Как и мечтал, уехал в другой город, поступив учиться в Духовную семинарию, чтобы впоследствии быть священником и служить народу и Богу. Все занятия по богословию он впитывал жадно, точно губка. Находя в теории Евангелия суть и смысл жизни и сопоставляя его с поступками и эпизодами в своей жизни.  Он чрезвычайно гордился тем, что уступил другу в тот решающий час и ушел из гимназии, с одной стороны, явив смирение, с другой подвиг, что пострадал за веру, который положил начало своей будущей нелегкой священнической жизни… Думая так, он однажды чуть не уснул на уроке латинского языка, который изучал с особым прилежанием. 

-Всем внимание! - вдруг отрезвил его громкий голос священника-преподавателя! Ad cogitandum et agendum homo natus est! ( Человек рожден для мышления и деятельности!). И зачастую деятельности во Славу Божию!

    В аудитории появилось оживление, сон Петра словно слетел с ресниц и он попытался понять, к чему клонит отец Варсонофий, никогда просто так ничего не говорящий, тем более на латинском.

Дверь в светлой аудитории привычно скрипнула. Перед семинаристами предстал высокий статный батюшка с золотым крестом на груди, директор семинарии и молодой человек, приятной наружности, скромных манер, и с очень красиво обрамляющей лицо бородой.

   Незнакомый юноша приосанился, с любовью и теплотой во взгляде оглядел аудиторию, сделал легкий поклон и покорно посмотрел на директора. Зычный бас отца Льва не заставил себя долго ждать. Яркие болгарские  черты лица просияли ученостью, набожностью, дружелюбием  и он прогудел, точно горн:

     - Уважаемые семинаристы, братья во Христе! К нам в семинарию пришел учиться очень незаурядный будущий молодой священник. Он проделал очень сложный, скорбный жизненный путь, прежде чем крестился и уверовал в Господа нашего Иисуса Христа, в которого веруют большинство из вас с самых пеленок.  О своей дороге к Богу он расскажет вам сам….

   Юноша кивнул головой, слегка улыбнулся отцу Льву, но  взгляд его вдруг стал глубоким, кротким и скорбным.

-Я, - тихо  молвил будущий священник, - раньше не верил в Господа. Даже более того, отрицал его существование! Говорил, что Бога нет! Словно безумный….Мечтал стать ученым. Но у меня был очень верующий друг, после разлуки и ссоры с которым вся моя жизнь будто преломилась, и разделилась на две части «до» и «после» нашей дружбы. Потеряв в своей гордыни друга, я по воле Божией почти сразу потерял отца. Он внезапно умер у себя на работе от приступа сердца, не дожив ровно месяц до своего 50-летнего Юбилея, который очень ждал. Говорят, он всем членам семьи готовил особые подарки по этому случаю. Моя мать, узнав о кончине отца, сначала долго не могла прийти в себя, а потом сошла с ума, не сумев примириться с утратой, и  уже несколько лет живет в доме для душевнобольных, где я ее часто навещаю, пишу ей стихи о весне и ландышах, которые она любила получать в молодости от отца, когда он за ней ухаживал и они часто засиживались на скамейках в местном парке. Чтобы как-то поддержать себя в трудную минуту, после потери родителя и болезни матери,  я сблизился со своей сестрой настолько, что за считанные дни она мне стала и матерью и умершим отцом. Возможно, это было моим грехом перед Богом, потому что она становилась для меня маленьким, здоровым, красивым, веселым кумиром-утешением на фоне всей это серо-черной истории, случившейся в нашей семье. Всю свою любовь я переложил на нее и стал в ней души не чаять, все ее заботы намеренно превратив в свои, замещая этим самым боль утраты…. Привязанность становилась крепче и навязчивей, угрожала дойти до фанатизма и преклонения… Как вдруг мне внезапно сообщили в один прекрасный день, что она лежит в больнице в состоянии комы, при смерти. Я сразу помчался туда, словно обезумевший, расталкивая прохожих, проклиная всех и плача безудержно…Что с ней случилось, бедняжкой, даже врачи не знали, она попала к ним в полном бессознании, избитая, окровавленная и покалеченная, точно беззащитный зверек, угодивший в коварный лесной капкан. Когда я увидел ее красивые золотистые волосы, спутавшиеся от ее собственной спекшейся крови и разбросанные на больничной постели, я не выдержал. Я упал на колени и завопил: «За что, Господи?» и горячие слезы безудержным потоком снова хлынули из глаз…… Я не мог понять, как всего за три месяца, со мной могло столько скверного и  трагического произойти? Я ненавидел себя в тот момент, глядя на умирающую сестру, потому что сам я стоял перед ней живой и дышал, а ее жизнь поддерживала какая-то тонкая трубка, выходящая из ее милого почти омертвелого ротика.  

   Не помня себя от горя, я взмолился : «Господи, если Ты есть на свете, не дай угаснуть этой юной жизни. Я отдам тебе все самое дорогое, что у меня есть, если она выздоровеет, я крещусь и посвящу свою жизнь служению Тебе, пусть мое безверие превратится в веру!..... 

   На тот момент я точно фанатик  мечтал стать астро-физиком и самое дорогое, что у меня  было – это американский телескоп «Орион», подаренный мне отцом в годы учебы в гимназии, и ставший яблоком раздора с моим самым близким другом. Я не задумываясь продал его, отдав вырученные деньги на лечение сестры. Молился за ее здоровье своими словами, как мог. И когда она стала поправляться, врачи меня в этом уверили, сами уже ожидая худшего, я уехал в близ лежащий Иоанновский монастырь и крестился, как обещал Господу Богу…..

   Сейчас, придя учиться в эту Семинарию,  хочу, в память о своем друге тоже стать священником, как и он когда-то мечтал…..Попросить у него тем самым прощения, ведь он был прав…Бог есть!

После этих слов в аудитории воцарилась полнейшая, совершеннейшая тишина. Над головами учащихся словно тихий ангел пролетел, рассказчик опустил голову, словно заново переживая те чувства, о которых только что поведал своим будущим товарищам….

   Можно было услышать взволнованное дыхание и учащенный стук сердца каждого, кто услышал произнесенные слова, сказанные с болью и от души.

-Васька! - раздался вдруг нервный, радостный крик, потрясший своим надрывом воцарившуюся тишину и безмятежие правды. Молодой человек поднял голову и устремил печальный смиренный взгляд вглубь аудитории, из которой на него летел Петр, не помня себя от счастья и задевая парты и учебники своих друзей семинаристов.

-Васька! – кричал Петр и в одну секунду снес с ног своего друга детства Василия.

С грохотом они повалились на пол, прям у ног отца Льва, округлившего от удивления глаза и словно потерявшего дара речи от увиденного.

-Васька, милый друг Васька,- повторял в слезах Петр, целуя в лицо, щеки, лоб друга, потерянного в детстве. – Ты не ушибся? – теребя за волосы, теперь уже похожие на растрепанные космы, спросил Петр

Растерянный юноша, плача от радости молвил:

-Петька! Петька Евсеев! Друг мой! – и прижал к себе Петю.

-Брат!

-Петька!!!!

    Учащиеся привстали со своих мест, чтобы получше разглядеть лежащую у ног директора семинарии, под доской и иконами парочку, заливающуюся в слезах и твердящую друг другу: «Брат!Друг! Петька!Васька!» Такое в обычном учебном заведении увидишь не часто, что говорить о Духовной семинарии, где все всегда чинно, строго, сдержанно и благородно.

   Васька, не обращая внимания на учащихся, преподавателя и директора, прижатый Петром к полу, влажный от его поцелуев, красный от слез, на мгновение замер, посмотрел в глаза другу и кряхтя от неудобства полез в левый карман. В ладони, которую он отрыл перед другом, красовались маленькие коричневые слегка потертые деревянные четки. Петр слегка привстал,  недоуменно и с изумлением посмотрел на них, потом на Василия.

   Василий дрожащим от волнения и радости голосом, молвил:

-Возьми, друг, это твои. С тех пор, как мы с тобой подрались у телескопа и ты их обронил у меня дома, я не разлучался с ними ни на час. Первые свои слова молитвы при зарождающейся вере я произнес именно с ними…..

Со словами: « Beati pacifici» (счастливы устанавливающие мир) преподаватель латинского языка, отец Варсонофий, с деловым и деятельным видом вышел из аудитории….

           

                                                                                                                                      Инна Горда

       

 

                 

                                                    " Нарисованная иконка"

                                                                                                                                                               

 

-Бабушка! Ну скажи, почему у меня не получается иконки рисовать,- вертелась вокруг стола маленькая Вика и периодически дотрагивалась пальчиком до новых пирогов с клубникой, которые мастерски и с невероятным проворством лепила крепкая дородная женщина.

-Потому что это тебе ни к чему!!!- ответила женщина, бабушка семилетней Вики. -Мы живем в такой глуши, что среди жителей нашей деревни верующих людей нет! Река, тропинка, дом - вот наша вера! И ты прекрати чушь выдумывать. Сама боишься мимо нашего разрушенного храма ходить, а тут вздумала иконки рисовать!!! Эка невидаль!- сердито ворчала Анна Григорьевна.

Вика стояла с широко распахнутыми глазами, и в уголках ее губ трепетали неверие и легкий страх от того, что она слышала от родного человека. Ведь с самого рождения она только и жила со своей любимой, доброй бабушкой. Мамы и папы у нее никогда не было, да и она не спрашивала о том у бабушки, где они могли быть. А Анна Григорьевна могла бы ей всю правду рассказать, только не видела в этом толк. Как такая добрая душа поверит в историю о том, что ее бросила родная мать. Это причинило бы ей невероятную боль…

  В деревне 25 лет уже стоял бурьяном поросший заброшенный Храм Архистратига Михаила. Некогда красивый, он превратился в печальное отражение поломанной и разрушенной в начале века веры и духовности русского народа. Голубая краска облезла, покрывшись желтыми странными разводами, купол слегка накренился, крест посерел, но все же в ночи выглядел достаточно строго и странно. Вика всегда боялась на него смотреть из окна, когда темнело. Ничего угрожающего в нем не было, но ее пылкая душа трепетала от того, что этот храм - призванный собирать людей для общего блага, молитвы Богу, теперь стоял безжизненный, одинокий и всеми забытый…

- Бабуль, лошадки, куры, уточки у меня получаются, девочки и мальчики тоже, - почему же тогда у меня не выходят иконки?- не унималась Вика, задумчиво глядя на прирастающую гору выпечки.

-Потому что у нас нет икон, и никогда не будет. А из головы придумывать очень сложно. Лошадей, кур, уток и людей ты видишь часто, а икон у меня самой никогда не было. У моих родителей тоже. Всю жизнь без них жили, и еще как-нибудь проживем.Кресты, молитвы, иконы - это дело попов, а не наше!- молвила, не отрываясь от своего дела, Анна Григорьевна.

-Не обзывай так батюшек,- возразила Вика, - они умные, добрые и хорошие!

-Хм,- ухмыльнулась Анна Григорьевна,- ты-то откуда знаешь?

   Вика слегка покраснела и промолчала. Она не знала, как осмелиться рассказать своей бабушке о том, что днем, когда гуляет с детворой, почти всегда убегает к храму, бродит вокруг и внутри него, натыкаясь на фрагменты икон, маленьких и больших, долго думает, стоя над ними. Как же ей хочется иметь дома такую же икону! Милую, добрую, притягательную, от которой и взор не оторвать, хочется прижать ее поближе к сердцу и ходить так всегда. К тому же, когда она  в последний раз там была, в прошлый четверг или пятницу, она случайно столкнулась с неким священником и двумя мужчинами, о чем-то громко разговаривавшими: «Как начать строительство, где взять денег, как придумать новый  проект храма»... Когда она незаметно попыталась мимо них проскочить, священник окликнул ее ласковым голосом и подозвал к себе. Вика подошла, потупив от стыда взор.

-Здравствуй, милая,- сказал добрый батюшка, мужчины тоже заулыбались глядя на очаровательную и смущенную Вику.- Ты одна здесь гуляешь?

От таких слов Вика чуть не потеряла сознание. Она знала, что гулять вдалеке от дома могут только упрямые и непослушные дети, к коим она себя не причисляла, так как всегда старалась слушать и понимать бабушку, но соврать она тоже не могла, потому что бродила все-таки одна. Отчего еще больше раскраснелась, но едва тихим голосом сказала:

-Да, одна.

Батюшка удивленно и с интересом посмотрел на девчушку.

-И не боишься, тебя ведь дома могут потерять и сильно отругать за это?

Вика, поняв, что одним словом правды не обойдешься, слегка осмелела и дрожащим голосом, глядя на батюшку, с надеждой сказала:

-Я умею немного рисовать и хотела бы нарисовать для себя иконку, чтобы перед ней молиться. У нас дома нет ни одной…

-Как тебя звать, милое дитя,- спросил священник.

-Вика,- всхлипнула девочка.

-Виктория, что значит Победа! - задумчиво и с восторгом произнес батюшка. - Викочка, а ты крещеная? - снова обратился к девочке священник.

Вика изумленно посмотрела на батюшку. А тот молвил:

-Просто я не вижу на тебе крестика?

Вика была некрещеной и ничего об этом не знала. Случайно найдя у полуразрушенного храма иконку и возжелав иметь такую же у себя дома, только более красивую и яркую, она даже не понимала, о чем ее спрашивал священник.

Она протянула ему руку,  и на маленькой ладони сверкнул грязной глазурью осколок старой иконы, который она изучала всегда, прибегая к храму и пряча его всегда в свой тайник у входа, возле разрушенной лестницы.

-Вот, эту я хочу нарисовать, - торжественно сказала Вика, глядя на огромный золотой крест на груди у батюшки. - А креста как у вас у меня никогда не было.

Отец Виталий  с нежностью посмотрел на девочку и сказал:

-Поцелуй!

  Вика поцеловала крест у священника и в душе у нее словно что-то засияло. Она совершенно перестала стыдиться и бояться, что оказалась сейчас здесь одна, с этим добрым батюшкой и двумя незнакомыми, но тоже добрыми по виду дядями.

-Вот и умница! Это Апостол Андрей Первозванный, радость моя! Ты его хочешь нарисовать?- спросил священник улыбаясь.

-Да, батюшка!- смело ответила Вика. - У меня даже краски есть хорошие и листы бумаги подходящие, только я никак не могу запомнить его черты, дома забываю всегда с чего начать. А от храма я не могу утащить иконку домой, это ведь ее дом, ей в чужом месте плохо будет! - с досадой молвила Вика. К тому же, я бы тоже хотела носить хотя бы маленький такой крестик как у вас, а у меня его нет.

-Значит ты не крещеная, милая,- задумчиво произнес священник.

-Наверное,- ответила Вика.

-А ты хотела бы креститься?

-Очень,- обрадовалась Вика, чувствуя, что это что-то очень хорошее.

-А с кем ты живешь?

-Я живу одна с бабушкой, вон за тем пригорком, одинокий домик стоит,- Вика оглянулась и показала свой дом.

-И ты так далеко бегаешь, чтобы насмотреться на иконки?

-Да!

-Ну, дитя мое!

-Мне не страшно. Я себя так спокойно и хорошо здесь чувствую, что согласилась бы скорее тут жить, чем в нашем домике, где мы живем с бабушкой. И она в Бога не верит!

-Не верит?

-Да, не верит! Говорит, уверует, если восстановится этот храм когда-нибудь, а так как этого никогда не произойдет, то и душу для благородных стремлений она не будет пока тревожить.

-Вот дела,- изумился священник. Наверное, и тебе не разрешит креститься, раз мамы и папы у тебя нет, и она сама тебя воспитывает?

-Да. Не разрешит. Она очень строгая.

-Хорошо, дочка. Тогда ты сама молись, искренне проси у Бога и Святого Сергия Радонежского, чтобы он помог тебе научиться рисовать иконы. Когда он был маленький, тяжело давалась ему учеба, но по молитвам своим он достиг в учении таких высот, что стал не только самым умным человеком своего времени, но и святым, первым игуменом Святой Руси. А Апостол Андрей Первозванный, первым пришел на Российскую землю крестить ее святым духом от Самого Господа нашего Иисуса Христа, поэтому не зря именно его ты хочешь нарисовать. Я думаю, у тебя все получится, дитя мое, -погладил  с нежностью отец Виталий маленькую Викторию, очарованную словами батюшки, каких она еще ни от кого не слышала.

Вика посмотрела на запыленный образ Апостола.

-Андрей Первозванный. Значит и ему можно тоже молиться?- спросила девочка.

-И ему тоже молись! - сказал священник

Вика подпрыгнула и засияла от радости, широко улыбаясь священнику.

-Хорошо, я побегу тогда,- прозвенела она.

-Беги, дитя мое. И передай своей бабушке, что храм скоро восстановится...

Эти слова девочка услышала уже на бегу, которые долетали до ее слуха как волшебное пение ангельских созданий. Что-то хорошее в этом есть, -подумала она, и как ни в чем не бывало, вернулась домой.

 

       Сейчас об этом происшествии страшно было рассказывать. Так как река, тропа и дом,- как говорит бабушка,- в качестве веры, не совсем бы одобрил батюшка, которого она повстречала.

Она лишь промолвила загадочным шепотом:

-Я слышала, как кто-то из соседей сказал, что наш храм скоро восстановят,- и глянула на бабушку.

Анна Григорьевна усмехнулась.

-Вот когда это произойдет, твоя бабушка наденет платок и первая войдет в этот храм, чтобы убедиться в этом воочию, а пока я глубоко в этом сомневаюсь, и тебе советую не забивать голову ерундой. Помоги-ка мне лучше прибраться в доме…

Слова бабушки утонули в сонме радостных мыслей девочки. Она представила лицо священника, свою любимую иконку и то, как она старательно начнет делать первые штрихи на белом листе…

Слегка убравшись в доме, девочка решила помолиться о том, чтобы у нее рука сама начала выводить нужные линии для получения святого лика Андрея Первозванного.

Раз за разом, оставляя недоделанными наброски, Вика оставалась недовольной своей работой. Лицо кривое, рука не там начала прорисовываться, взгляд угрюмый - думала она, поторапливаемая бабушкой, которая твердила ей, чтоб она лучше помогла ей по хозяйству, а не всякими глупостями увлекалась.

-Андрей Первозванный, Сергий Радонежский…Боженька, пожалуйста, помоги мне, - внутренне молилась Вика, каждый раз вырисовывая "не то", как она думала.

  Все свои неудачные трудыона складывала  в стол.

Анна Григорьевна, потрясенная столь ревностным желанием внучки приобщиться к церкви, однажды,в порыве гнева, закинула их все в печь...

Вика почти сразу спохватилась, что рисунки пропали, но боялась спросить у бабушки, не убрала ли она куда-нибудь ее скромные молитвы в карандаше. Они просто исчезли. Краски и бумага на месте, иконок - нет!

Анна Григорьевна с притворным удивлением смотрела на внучку и словно железная леди не желала отвечать малышке, куда пропали рисунки, хоть та и была уже доведена до слез и отчаяния.

Все еще надеясь на свою плохую память, Вика в очередной раз прочесывала все углы  дома, думая отыскать потерянные работы, чтобы продолжить попытки. Домашних животных ей совершенно не хотелось рисовать. Тем более после такой встречи со священником, который дал ей поцеловать свой крест. Это же честь какая! 

   Потратив на тщетные поиски еще три дня, девочка с вопрошающим взором, наконец-то, посмотрела на бабушку. А та совершенно серьезно глянула на печь.

 У Вики ноги подкосились. На глазах появились слезы.

-Неужели ты сож,сож,- не могла произнести этого слова Вика,- сожгла мои иконки, баба?

-Да, Вика,- властным, беспощадным тоном заявила бабушка, - все до одной! И даже слегка грозно притопнула ногой для пущей важности.

Вика громко зарыдала  и выскочила из дома прочь.

«Как ты могла»,- слышался удалявшийся рев девочки, от которого и у Анны Григорьевны похолодело в душе:

-Куда это она??? И внутри у нее что-то "шевельнулось", а потом словно придавило тяжелым грузом...

Бежать за внучкой Анне Григорьевне не представлялось возможным. У нее давно уже болели и отекали ноги, так, что иногда она и передвигаться по дому не могла. Только с помощью внучки, палки или костыля.

Вика же удалялась все дальше и дальше от своего дома, туда, где она не услышит больше отвратительных слов любимой, но безжалостной бабушки, и не увидит эту страшную черную пасть печи, поглотившей ее работы.

Анна Григорьевна почувствовала свою вину и перестала находить себе место.

Вика пропала на несколько дней, а казалось, что уже целую вечность она ее не видела.

Пожилая женщина сразу заметно посерела лицом. Гордый нрав не позволял ей думать о том, что ее неправота могли причинить такое бедствие. Как отдушина всей жизни ее, куда-то пропала из-за жалких огрызков бумаги. Что делать? Куда бежать? Кому жаловаться? И самое главное, где искать Викулю, этого чистого, наивного, простодушного и отчаянного ребенка?

Анна Григорьевна окончательно поседела и стала беловолосой словно, стена у печи, в которую она решительно закинула детские иконки.

Вика не возвращалась, и никто из соседей даже не видел ее, сколько бы она не расспрашивала проходивших мимо ее дома людей…

                                                                        ~~~~

 

    Однажды, кот Дымок чем-то загремел на чердаке и слетел оттуда как ошпаренный. Анна Григорьевна, словно ведомая чем-то невидимым,с трудом поднялась наверх, чтобы прибраться на захламленной территории, давно забытой и заброшенной.

Среди разбросанных вещей, табуреток, картин и разного старого хлама, Анна Григорьевна сразу обратила внимание на один лежавший как по-особому листок бумаги. Она осторожно подняла его и сквозь царивший мрак, присмотревшись, увидела работу своей внучки, неуверенно, но искренне нарисованную иконку Андрея Первозванного, красочную, почти живую и такую радостную и ясную. Анна Григорьевна прижала ее к груди, и, закрыв глаза, подумала: "Самая первая Викина".

Спустившись вниз, она зажгла свечи, какие были в доме, вытащила из сундука шелковый платок, поставила дрожащими руками внучкину  иконку на печь, и, перекрестившись, встала перед ней на колени, замерев в странной позе.

    Сколько прошло времени час ли, день ли, месяц - никто не знает, -  Анна Григорьевна не помня себя, истово молилась пред этой единственной иконой о возвращении пропавшего ребенка. Стоя на коленях и крепко прижимая просящие ладони к груди, она взывала о помощи не только Андрея Первозванного, но и Господа, Пресвятую Богородицу, всех святых, имена которых она помнила и знала с детства.

С этой поры в доме у Анны Григорьевны стали гореть только свечи и старая лампада, которую она случайно нашла в сундуке на чердаке.

С приходом каждого вечера она покорно принимала все ту же позу все перед той же иконой, и плача, искренне молилась перед ней за Вику. Чтобы простила ее, крошка,  и вернулась домой. Ведь она совсем не этого хотела добиться, хоть и сожгла все ее работы в порыве гнева и беспокойства за нее же саму, Вику…

 

    Накануне  именин Святой Анны, которые в доме верующей девочки раньше ничего не значили, в дверь женщины постучали. Робкой поступью в дом вошел священник в рясе. Отец Виталий, встречавшийся с Викой у старого храма и слегка поклонившись женщине, густым приятным басом молвил: "Мир дому сему!"

Анна Григорьевна онемела от неожиданности. В доме пахло ладаном, сама она была непохожа на себя, в платочке, со смиренным, добрым взглядом, полным боли, печали и тоски. Отец Виталий посмотрел в сторону печи, где стояла по-детски нарисованная иконка Андрея Первозванного и с возгласом замер. Анна Григорьевна тоже поспешила взглянуть на иконку. Из глаз Святого Апостола медленно заструились две капли мира, источая по всему дому тонкое едва уловимое, ни с чем несравнимое благоухание…

   Отец Виталий просиял полный восторга и благодатного переживания. Анна Григорьевна привстала и замерла от удивления и благоговейного страха, не имея возможности слово  сказать, и хотя бы поздороваться с незнакомым священником. В эту минуту неожиданно в дом вбежала Викочка со словами: "Бабушка, я вернулась крещеной христианкой!", и в радостном порыве бросилась на грудь родной бабушке, по которой скучала и за которую молилась, живя в огромном семействе гостеприимного и заботливого отца Виталия.